Лидия Гинзбург - Агентство Пинкертона [Сборник]
— Ну, — сказал Мак-Парланд, — я не имею обыкновения говорить людям приятное, но — что хорошо, то хорошо. К концу вашего первого рабочего дня вы приобрели репутацию мученика. Я доволен. Всякий знает, что Мак-Парланд редко бывает доволен.
Крейн скромно поклонился.
— Теперь вы скажете им… Ну-ка, что вы им скажете?
— Сэр, я скажу, что в конторе на меня страшно кричали и грозили расправиться при первом удобном случае.
— Дальше!
— Я скажу, — Крейн задумался на минуту, — что надсмотрщик, как видно, поторопился с дубинкой. Это пока не входило в расчеты… Поэтому меня отпустили…
Мак-Парланд кивнул.
— Очень возможно, что я сделаю из вас человека. В Чикаго вы зажирели бы, как другие. Они там жиреют со дня смерти принципала в 1884 году. Конечно, микрохимическая лаборатория способствует успеху наших железнодорожных операций; конечно, нам необходима галерея преступников, составленная преимущественно из более или менее удачных фотографий наших агентов… Я не шучу. Музей Ната Пинкертона — самое дельное из всего, что можно увидеть в Чикагской областной конторе. Вывеска нужна в каждом деле. Наша вывеска находится в Чикаго, а дело — в Пенсильвании, Виргинии или Колорадо. Это — особенность фирмы. Вы хорошо начали. Это обязывает. Не позже, чем через две недели, я хотел бы вас видеть секретарем местного союза.
— Но, сэр…
— Не собираетесь ли вы возражать? Бесполезно! Все люди, когда-либо возражавшие Мак-Парланду, успели в этом раскаяться. Запомните, — наши агенты на посту секретарей и председателей местных союзов, членов стачечных комитетов, руководителей рабочих банков и делегатов на профессиональные конференции — явление самое заурядное. На днях в Западной Виргинии умер № 9, прослуживший у нас двадцать два года. Союз металлистов хоронил его с музыкой и назначил пенсию вдове. Этой женщине решительно повезло, потому что она, кроме того, получает пенсию от агентства.
— Сэр…
— Вы хотите заговорить? Это в высшей степени бесполезно, — потому что Мак-Парланд не признает возражений и не отвечает на вопросы.
Мак-Парланд встал.
— Теперь вы — № 43. Здесь предстоят большие дела. Здесь предстоят дела, которых я жду тридцать лет… со времени «Молли». Меня здесь забыли, — Мак-Парланд улыбнулся впалым ртом. — Пора, пора кое-кому вспомнить старого Мак-Парланда…
Мак-Парланд положил на стол сложенный вчетверо лист.
— Прежде чем выйти отсюда, вы прочтете эту инструкцию. В ней есть все, что вам нужно знать, за исключением самого главного. Самое главное говорю вам я — человек, пославший девять «Молли» на виселицу и четырнадцать в долгосрочную каторгу… Помните: рабочие организации преступны по своей природе! По своей природе… — повторил Мак-Парланд и вышел из комнаты.
Крейн покорно приступил к чтению сложенного вчетверо листа.
Краткая секретная инструкция«Мы никогда не спим»
Вы, как наш сотрудник, именуетесь «представителем». Вы будете обозначены определенным числом и в качестве такового известны только нам; этим же числом вы должны подписывать счета, доклады, донесения, а также всякие документы, кроме телеграмм.
Вам будет дан номер одного из наших многочисленных почтовых ящиков. Вы в свою очередь берете на почте ящик для получения наших инструкций. Тщательно ознакомившись с содержанием этих инструкций, вы должны немедленно отсылать их обратно в обыкновенном конверте. Вы ничего не должны ни удерживать, ни хранить у себя долее двенадцати часов.
Если в той местности, где вы работаете, менее пятидесяти тысяч населения, вы не должны ни при каких обстоятельствах пользоваться телефоном. Точно также правила агентства строжайше воспрещают печатать письма на машинке, так как это может привлечь нежелательное внимание.
Владелец или управляющий фабрикой известен обычно под именем клиента. Очень часто клиент знает только номер представителя, услуги которого он оплачивает. Вообще мы предпочитаем, чтобы наши агенты доставали работу через контору завода, как все другие рабочие. Только если усилия агента окажутся бесплодными, агентство бывает вынуждено обратить внимание клиента на ту или иную кандидатуру.
Вы получаете от нас восемнадцать долларов в неделю, сверх того клиент оплачивает ваше содержание и деловые расходы, что, при разумной экономии, дает вам возможность сохранить ваше жалование целиком. Заработная плата, получаемая вами на заводе, остается на руках у клиента. Тем не менее вы обязаны работать на заводе, в руднике или шахте так же прилежно, как все другие рабочие, и даже прилежнее других.
Ваша главная обязанность — ежедневный отчет агента. Он составляется примерно по следующей схеме:
— Вы начали работу в…….часов; кончили в…….часов.
— Вы завтракали с…….часов до…….часов.
— Кого вы встретили, когда шли на работу?
— Укажите имена, номера рабочих и номера их машин.
— Что он (или сна) вам сказал?
— Что вы ответили?
— С кем вы разговаривали в предобеденные часы?
— Укажите подробности каждого отдельного разговора.
— Отметьте, не отходят ли рабочие от машин до гудка?
— Укажите имена и номера машин недовольных рабочих и изложите причины их недовольства.
— Укажите имена и номера машин пьяниц, бездельников, организаторов, агитаторов и нелояльных людей, которые занимаются рабочим вопросом или интересуются анархизмом, индустриализмом, социализмом или какими-нибудь иными словами, оканчивающимися на «изм».
Ежедневный отчет должен дать помощнику заведующего полную картину жизни агента. Помощник заведующего должен знать, когда вы кончили работу, когда ужинали, провели ли вечер с пользой для дела, когда вернулись домой, сколько издержали денег и для чего.
Лучший способ не выделяться среди других — это приносить свой завтрак в корзиночке и завтракать, присоединившись к какой-нибудь группе рабочих.
Рекомендуется время от времени посещать кафе и салуны[4], угощать, но в скромных размерах, а также принимать угощение. Не будьте щедрым, но не проявляйте скупости. Если только это может вызвать на откровенность, — не жалейте денег на выпивку. Занимайте официальные места и держитесь поближе к лидерам.
Все, что вы делаете, делайте просто и естественно.
Пустыми, светлыми от луны улицами Крейн спустился к реке. Над самой рекой город, совсем уже не похожий на город, обрывался последними нищими домами. По отлогому скату стлалась затоптанная трава. В домах не было света, в воздухе не было ни звука ни движения. Отражение луны так спокойно лежало на темной воде, что казалось — вода стоит неподвижно. Крейн с моста смотрел, как лунная полоса быстро мигает множеством огненных пятен. Тонкие доски качнулись и заскрипели, будто под непосильной тяжестью. На мост поднимался человек.
«Хейвуд! Скорее уйти»!
Но Хейвуд уже смотрел Крейну в лицо, освещенное луной.
— Я вас видел у Гарпера.
Огромной мягкой рукой он притянул Крейна, и Крейн с удивлением почувствовал себя маленьким и очень легким. Он стоял перед Хейвудом, как мальчик, который, разговаривая с мужчиной, смотрит собеседнику в жилет. Он невольно следил, как извилистая полоска галстука сбегает вниз по синей рубашке.
Хейвуд был без шляпы, так же, как утром на трибуне. Прямые волосы, слегка спутанные ветром, так же свисали на высокий лоб. Не было только утреннего жестокого напряжения, от которого твердело лицо. Он казался теперь взволнованным и утомленным; он был доволен, что в бессонную ночь его рука легла на плечо младшего брата.
— Будем бастовать, мальчик?
Крейн наклонил голову.
— Стачка будет из самых долгих, вероятно, из самых кровавых… У тебя есть семья?
Крейн покачал головой.
— В такие дни хорошо быть одиноким. Ты видел когда-нибудь настоящую стачку?
— Нет.
— Так вот, ты увидишь, как люди со своими детьми и пожитками будут жить на большой дороге, потому что О'Нейл выгонит их из домов, принадлежащих Компании… как семья из шести-семи человек будет получать на неделю паек стачечного комитета: десять фунтов плохой муки, восемь фунтов молотого маиса, фунт кофе, фунт риса и полфунта бобов — и ничего лишнего для детей. Двадцать лет подряд я участвую в стачках, и я понял, — нельзя привыкнуть к тому, что умирают дети.
Рука на плече Крейна задрожала и стала тяжелой.
— Все равно. Ни одного шага назад. Если мы ослабеем, нас разорвут. Ты понял?
Крейн молчал. Он знал, что нужно заговорить, и от страха он неосторожно молчал. Страх рос и уже почти ничем не отличался от ненависти. «Можно, например, вытащить револьвер и застрелить Хейвуда сразу… Все равно, пока Хейвуд жив — отвратительный страх никогда не оставит Крейна».
